Без случая не было бы ничего. ЛСД и динамита, пенициллина и шоколадной пасты. Исаак Ньютон никогда бы не прилег к сени той самой яблони, а гуси бы не спасли Рим. Да и Вселенная, во всем ее метафизическом представлении, в общем-то, продукт случайный и побочный. Случай — краеугольный камень, важнейший фактор Создания и Существования. И мир Искусства случаем не обделен.
Так и вышло, что некие актеры с определенными (и нужными) жизненными состояниями оказались на одном съемочном павильоне. Камеру держал Тот Самый оператор, а карьерные сложности режиссера стали тем, что связало все воедино. Я не ровняю «Бердмэна» с Историей или с важнейшими открытиями. Это даже, возможно, не лучший фильм года. Но «Бердмэн» — это важно и редко. Ну и случайно, конечно же.
Ригган Томпсон когда-то снялся в пубертатном комикс-муви о человеке-птице. Теперь это клише и золотая клетка, из которой Ригган пытается вырваться через сцену театра. Ставит Кравера («о чем мы говорим, когда говорим о любви»), где он и продюсер, и драматург, и роль играет, и даже не одну. Майкл Китон, что играет Риггана Томпсона, когда-то был Бэтменом в Бертоновской постановке. Был когда-то, а помнят до сих пор. Да только лишь по этой роли.
Есть Майкл Шайнер — гений театра, но редкая сволочь. То ли помогает Риггону, то ли пытается добить и без того хлипкую постановку. Фанатик искусства и сверхреалист, что пьет джин на сцене, а в постельной зарисовке и правда пытается изнасиловать партнершу. Майкла играет Эдвард Нортон, чья излишняя дотошность и перфекционизм не раз выгоняли того со съемочной площадки, а лучшая роль, кажется, так и осталась в Клубе, о котором нельзя говорить.
Вы понимаете, о чем я?
Алехандро Гонсалес Иньярриту создал уникальный аттракцион. Он ломает ту самую «четвертую стену» не прямым посылом, а драмой. Актеры не смотрят в камеру, не делают обращений к зрителям, но порой Китон играет Китона, а Нортон признается, что «жить вне сцены он не умеет». Нортон, не Шайнер. Такого близкого, интимного комменсализма зала с кадром еще не было. И на всем этом откровении и симбиозе Иньярриту строит гигантскую Сатиру Ненависти и Презрения. Ненависти к современной «попкорновой» киноиндустрии и презрении к массе, что эту индустрию и создала.
«Бердмэн» — безгранично многослойное кино. Все действие картины происходит в маленьком и карикатурно-типичном бродвейском театре, что на 800 зрителей, да в три этажа. И, кажется, что каждая комнатка, каждая миниатюрная зарисовка говорит о чем-то своем. Вот тонким юмором пристыжены все те актеры, что подались на «заработки» в экшн-блокбастеры, а тридцатисекундные овации зала высмеивают всю эту вычурную и пафосную театральную когорту, от колизейской публики ничем не отличающуюся. Порой Шайнер-Нортон выходит, казалось бы, покурить, но выдает драму об актерской боли поиска себя. А забег Риггона по Таймс-сквер уничтожительно проходится по всей этой соцсетевой массе, простите, «лайкодрочеров».
Фильм Иньярриту легко и свежо срезает современное общество, вскрывая все гнойники, что, почему-то, стали достоинствами или искусством. «Бердмэн» — это один большой и обличительный камень в Эпоху Потребл**ства. Эпоху, когда о человеке судят по эмблеме на лбу, а не по внутренним характеристикам. Вернее, так делают с техникой, но я ведь не сильно ошибся, да?
Все это пиршество конфронтации массового с авторским, облетает камера в руках Эммануэля Любецки. После «Бердмена» натурализованного мексиканца пора причислять к лику святых. Нет, правда, вы вдумайтесь — весь фильм (за исключением двух вставок) снят без единого видимого монтажа. Создается впечатление картины, как одного длинного дубля — это шокирует, ломает рамки воображения и даже пугает.
Ни один многомиллионный спецэффект «трансформеров» или «мстителей» не выносил мозг так, как это сделал Любецки на одном своем таланте. Камера влетает в экран смартфона и вылетает через экран телевизора, проносится по всем трем этажам театра, и возвращается к помосту, с которого все и начиналось. Актерам приходилось заучивать до 15 страниц текста для длиннейших сцен, снятых одним дублем. Иньярриту, видимо, ненавидел и своих актеров тоже.
В зале кто-то смеется, хотя, возможно, в этот момент «Бердмэн» в очередной раз выливает все свое презрение к этому самому зрителю. Когнитивный диссонанс. Ну или «Удивительное достоинство невежества» — а именно так звучит второе, «скобочное» название картины. О «Бердмэне» не стоит писать, да и рассказывать выходит не очень — его стоит прочувствовать самому. Посмотреть, как актеры умирают и возрождаются на ваших глазах по несколько раз. Пройти сквозь этот сеанс обличительной терапии. Появление «Бердмэна» — это стечение обстоятельств. Случайность. «Бердмэн» мог быть только самим собой, но и ничто другое не могло быть «Бердмэном».
+ Выдающаяся игра Майкла Китона и Эдварда Нортона
+ Оригинальный, «барабанный» саундтрек Антонио Санчеза
+ Фильм отнюдь не «одноразовый», за счет гигантского количества посылов, символов и неоднозначной интерпретации